|
||||||
Обратная сторона луны. -
Блин, народы, как меня достала эта ваша фэнтази! -
Хэл, ты что, с дуба рухнула? Она ж тебе всегда нравилась! -
И сейчас нравится. Но - достала. Надоела, да? Разговор
происходил в кухне. Размеры кухни - 1.5 м 2 - позволяли
иметь в ней только стол, стандартную плитку, холодильник и раковину.
Это все. Столом, на самом деле, была старая стремянка, правда вымытая
и покрытая цветной клеенкой. В принципе, кто не знал, так даже и
не сразу догадывался. Занавесок на окне не было. Да и на фига, все
одно шестой этаж. Правда, при желании можно заглянуть в кухню с
откоса сопки, что неторопливо вздымалась вверх прямо напротив окон.
Но - кому это надо? Люстры
тоже не было. Просто одинокая лампочка на черном шнуре. Средней
мощности. Ватт на 100-150. Убогая обстановка убогой кухни в убогой
жизни. Грустно. Очень
больно. Боль начинается где-то внизу живота, а потом упругой пружиной
расплескивается по всему телу. Я лежу на кровати, уткнувшись носом
в стену. На стене висит ковер. Колени подогнуты почти к самому подбородку.
Хорошо еще, что я могу это себе позволить. Просто лежать, плюнув
на все домашние дела. А был бы у меня кто-нибудь типа Пашки, ребенка
моей сестры, пришлось бы шевелиться. Хочешь - не хочешь. Сестра
иногда полугрустно шутит, мол, начнешь загружаться по поводу отсутствия
детей - приходи ко мне, развлечешься. Насчет развлечений - это точно.
Пока, правда, мне хватает моих собственных. Блин, а правда, что
я буду делать, когда дети у меня уже будут, а скрутит так, как сейчас?
Ладно, будем решать проблемы по мере поступления. И все таки… Ой,
мама, до чего же больно! -
Доброе утро, Гийом. Вообще-то,
это чистой воды фамильярность. Гийом был обязан сказать: "Доброе
утро, сэр Алан" или "Господин Алан". Но… Во-первых,
он мой дядька и знает меня с пеленок. Во-вторых, у нас с ним немного
не те отношения, что должны бы были быть. И потом, я ведь не Гью.
Я всего лишь младший сын. Конечно, у меня есть титул, знатное происхождение
и длинный ряд благородных предков, но вряд ли я когда-нибудь стану
хозяином фамильного замка. И всего, что к этому замку принадлежит,
разумеется. Мне даже жениться не светит. Кому придет в голову отдать
благородную леди в жены младшему сыну рыцаря? Вот старшему, будущему
владельцу замка, лорду - другое дело. Так что под венцом предстоит
ходить Гью. А мне - всю жизнь довольствоваться простолюдинками.
Силой, за деньги или по любви - это уж как получится. Можно, конечно,
попытаться соблазнить чью-нибудь жену. А того же Гью, к примеру.
Это страшный грех, разумеется, но среди молодых повес со всей округи
я буду ходить в героях. Любить жену сеньора: грешно, но - куртуазно.
Поэты сложат пару-тройку красивых романтичных баллад и будут петь
их по всем замкам. К черту! Кто
это мне так елейно улыбается? А, дворецкий. Хитрая бестия. Блин,
а какого черта я вообще иду наверх? Что я там забыл, на третьем
ярусе? Ну да, там же покои леди Эланы. Леди Элана - невеста благородного
сэра Гью Мортона! Вообще-то, уже почти что жена. Через месяц свадьба.
-
Сэр Алан? Меня не извещали о вашем визите. Ну
что, получил, идиот? -
Простите, леди Элана. Я всего лишь хотел засвидетельствовать вам
свое почтение. Да, сэр Гью ожидает вас в большом зале. -
Передайте от меня поклон сэру Гью. Я неприменно буду. Изысканные
расшаркивания. Поворот. Ступени. А, пошло оно все! -
Эй, Гийом, седлай моего коня, я хочу немного проветриться! Очень
плохо. Хреново - не то слово. Хочется выть на луну, биться башкой
о стену и бегать по потолку. Ничего особенного, идет настройка.
Неведомый музыкант взял в руки инструмент и пробует струны. Одна,
вторая… Ага, вторая фальшивит. Надо подкрутить колок. Пол оборота…
и еще четверть… Господи,
только не это! Беспросветная тоска сваливается мне на плечи и начинает
с энтузиазмом грызть сердце. -
Брат, ты не мог бы сегодня заглянуть ко мне домой? Нет,
не может. У него свои дела. А я не буду просить. Мне очень хочется,
но я не буду. А-а-а! Мне
страшно идти домой. Просто страшно, как страшно сидеть в темноте
или пробираться по ночному городу. Пока я на улице, есть хоть какая-то
иллюзия. Машины ездят, люди ходят. Шум, шорох, голоса. Над головой
небо, по сторонам деревья. А дома я буду одна. Совсем одна. И никто
не спасет меня от этого ужаса, и не удержит у края, если что, и
не схватит за руку. Очень
хреново. Смесь тоски, одиночества, отчаянья и страха. Я - инструмент,
всего лишь инструмент. Идет настройка. И неведомому музыканту нет
до меня дела. А может и есть, но он не может позволить себе жалость.
Как он сыграет, если струны будут фальшивить? Я
медленно поднимаюсь по лестнице. Я открываю дверь. Я захожу в дом.
Пол оборота… и еще четверть… …Первый
звук глубок и чист. Я на миг застываю, а потом торопливо хватаю
ручку. Слова будут выплывать из мозга, сами собой, даже не слова
- картины. Все: от вкуса, дрожащего на кончике языка, цветов, запахов
и звуков до еле заметного шевеления сердца. Музыкант наконец-то
настроил скрипку и начал играть… И
можешь не сверлить меня глазами, братец, я тебя отлично знаю. Так
вот, я не намерен венчать свою голову сомнительными украшениями.
Скоро, как ты знаешь, состоится моя свадьба. Сразу после нее отец
назначит меня своим официальным приемником, фактически лордом и
владельцем замка буду я. Отцу сейчас не до земных дел. Конечно,
он еще не настолько плох, чтобы прямо сейчас отправляться в лучший
мир, но… Ему самое время подумать о душе, вот пусть и не отвлекается.
Кстати, я говорил с ним, он со мной полностью согласен. Так
вот, Алан, в свете происходящих событий твое присутствие в замке,
мягко говоря, нежелательно. Отправляйся в столицу, с твоей энергией
и честолюбием ты там быстро сделаешь карьеру. Ты мне не поверишь,
но я буду за тебя искренно рад. Деньги я тебе дам, немалые, заметь.
Можешь выбрать любое оружие, доспехи, лошадей. Короче, после свадьбы
ты должен исчезнуть. Для начала где-нибудь на годик, а там посмотрим.
Если случится что-нибудь непредвиденное, я постараюсь тебя известить.
Да, посылка сыновних писем будет только приветствоваться. Возьми
с собой кого-нибудь из слуг, кого захочешь. И можешь не тревожить
отца, с ним все согласовано. Ты все понял? -
Гью, я тебя убью. -
Удачи тебе. Но не сейчас, братец, не сейчас. Я полагаю, ты не захочешь
омрачать последние месяцы или годы жизни отца столь печальным событием?
Ну вот и хорошо. Так что иди, готовься к отъезду. У тебя еще есть
целых две недели. Хватит нанести прощальные визиты всем дамам. Полагаю,
они прольют немало слез. Надо отдать тебе должное, братец, умеешь
ты разбивать неприступные женские сердца. И чем ты их берешь, интересно? -
Заткнись, ты -…!!! -
Да ты поэт, брат! Так виртуозно выражаться. Но можешь идти, я тебя
больше не держу. Зал,
порог, поворот, лестница, двор… -
Гийом, подай мне мой меч! Гийом! Я
все таки убью тебя, Гью. А пока что… -
Эй, ты, ты, ты и ты - ко мне! Нападайте! Разом! Ну! Первые
движения - всего лишь проверка. Надо, чтобы тело полностью ушло
из-под власти мозга, он в этом деле только мешает. Кажется, все
как надо. Теперь, рывком, торопливо снять с себя одежду. Со стороны,
наверное, смотрится очень эротично, но секс здесь не при чем. Просто
одежда очень сильно мешает. Стены, кстати, тоже. Но с эти придется
потерпеть до лета. Еще надо зажечь свечку. Живой огонь никогда не
бывает лишним. Вот теперь - все. Дальше только музыка - и танец. Где-то
на середине я поджигаю ком из бумаги и подхватываю его на ладони.
Трудно сказать, что в этом больше: молодого пижонства или чего-то
по настоящему важного. А, может, это последняя проверка на истинность,
своеобразная лакмусовая бумажка. Ибо в обычном состоянии я не могу
удержать в пальцах даже горящую спичку. Тело
плавится вместе с музыкой, забыв про кости, застарелый остехондроз
и зажатые до состояния камня мышцы. Полет - танец - разговор. Огненные
лепестки перелетают с ладони на ладонь. Я подхватываю на руки мир.
Мир подхватывает на руки меня. На эти несколько минут мы - одно
целое. Все - от травы до звезд. Полет - танец - разговор. Наконец
я падаю. Хватит на сегодня. Тело блестит от пота, дыхание будет
восстанавливаться минут 15. Дыхание-то что, хуже, что во время танца
сносит защитку. Начисто. На сутки, это как минимум. А за эти сутки
или больше может прицепиться все, что угодно. Хорошо, если дело
ограничится обычным отходняком: 4-5 часами в полном отрубе. А если
нет… -
Лучшим средством предохранения является кефир… -
Профессор, а кефир надо до или после? -
Вместо, девушка, вместо. На
самом деле, лучший способ предохраниться - это не начинать вообще.
Но если уже начал… Полет - танец - разговор. Очень страшно до. Очень
плохо после. Но повернуть уже почти невозможно. Трудно отказать
в просьбе целому миру. Да еще такой. -
Потанцуем, леди? -
Потанцуем. …Ее
звали Хэл. Так по идиотски все начиналось - влетел в волчью яму,
побился весь. А она меня лечила. Ведьма. Худая, плечи сутулые, зато
глазищи серые - на пол лица. Возраст не разберешь, а так, по виду
- девчонка. А потом я ее спасал. Было бы противников поменьше, можно
было бы и мечом помахать, а так пришлось просто деру дать. А она
совсем бегать не умела, чуток пробежала - и уже запыхалась вся.
Пришлось ее так волочь, где за руку, где за шкирку. Ну ничего, спас.
То есть спаслись. А
потом, вечером уже, когда отдышались и враги, вроде, далеко… Не
знаю, что на меня нашло. Ничего она не делала, только смотрела.
Девчонка. Ведьма. Плечи сутулые и глазищи серые - на пол лица. А
я вдруг спросил, можно ли ее поцеловать. А потом сказал свое имя.
А потом… А потом подумал: "Почему бы нет". Она, наверное,
тоже. Вообщем, холодно нам той ночью не было. И в последующие ночи
тоже. Глупо
все получилось, по-идиотски. Знал бы, что она так ко мне привяжется…
Через год встретились, так подошла, словно этого года вообще не
было. Пошлешь ее подальше, оглянешься - а она следом, следом. Как
собака. У меня своя есть, сильная и клыки - во, с ладонь. И женщина
своя есть. Чего этой ведьме от меня надо? Черт их, баб, разберет. А
потом я все-таки не выдержал. Девчонка. Ведьма. Плечи сутулые и
глазищи серые - на пол лица. Схватил ее за руку и в лес потащил.
И холодно нам той ночью не было. И в последующие ночи тоже. По-идиотски
все получилось. Знал бы, чем это все закончится…Девчонка. Ведьма.
Ведьма-а-а. Сашка,
давай наколдуем весну Будем
бродить по зеленому лесу, Там
блики солнца пробьют сквозь завесу Листьев,
а птицы взорвут тишину. Там
будет теплый и ласковый дождь И
облака в сером небе над нами И,
вдруг решившись, босыми ногами Ты
по земле этой мокрой пройдешь. Сашка,
давай наколдуем тепло Солнце
согреет и душу, и тело Знаешь,
чертовски носить надоело Ворох
одежды, а так - все равно. Знаешь,
как хочется слышать капель И
в синем небе парить вместе с птицей, Знаешь,
как хочется к сердцу пробиться И
подарить своим взглядом апрель. Сашка…
Но вновь - ни вестей, ни письма, На
все вопросы - один сплошной прочерк, И
на конверте размашистый почерк Видно
никак не сложится в слова. Утро
за утром - привычный маршрут И
я с трудом уже прошлому верю В
то, что еще есть открытые двери Те,
за которыми любят и ждут. Что
ж вы опять замолчали, друзья? И
холода снова правят победу Я,
сорвав голос, кричу прямо в небо "Здравствуй,
зачем тебе эта зима?!" Холод
и стужа от каменных стен Плюнуть
б на все, да сорваться в дорогу И
достучаться к далекому богу: "Видишь,
деревья замерзли совсем". Сашка,
давай наколдуем весну! По
всей Сибири - от моря до Омска И
ничего мне не надо, не бойся Я
тебя просто потом обниму. Я
б и сама это сделать смогла Завтра,
сегодня - без всяких отсрочек, Мне
б получить всего несколько строчек: "Тин,
ты не думай, мы помним тебя…" Мда,
не отцепилась. Странно. Куда ж ты все лезешь, настойчивая моя? Чего
там тебе понадобилось - душа, что ли? Где ж ты найдешь такого идиота,
чтоб тебе свою душу открыл? Милая, я не настолько сильный человек,
чтобы показывать кому-то свои слабости! Злится.
Хорошо злится, за милю видно. А ударить толком не может. Как на
жизнь плакаться - это она быстро, а на жизнь не плакаться, за жизнь
драться надо. Никто тебе ничего в этой жизни делать не будет, ясно,
да? И никто тебе ничем не обязан. И я в том числе. И вообще, что-то
я не припомню, что давал тебе право на свою любовь. Так что без
претензий, девочка, без претензий. Скромнее надо быть. И нечего
меня на жалость брать - не на того напала.
А проблем у меня и без тебя хватает. До хрена их, проблем этих,
если честно. Я ж тебе на них бегать не жалуюсь? Не жалуюсь. И ты
не жалуйся. И нечего мне в глаза заглядывать. И жалеть меня не смей
- я тебе не калека! А
в нос исподнизу надо бить, основанием ладони. А если кулаком, то
тогда уж в переносицу. И быстрей раза в три. И во столько же сильнее.
Бей, бей, тебе полезно. И ной поменьше. Мда, а падать тоже уметь
надо. Плечико надо подкладывать, плечико, а не головой стукаться.
Последние мозги вышибешь. Если они у тебя вообще есть, конечно.
Так…
Ладно, детка, побаловались - и будя. Я тебе в наставники не нанимался.
Захочешь научиться - научишься. А не научишься - значит, так хотела.
И прекрати меня везде разыскивать, я ж и двинуть могу! Что, не веришь? …Надо
же, не верила. Ведьма, а ума не набралась. То ли мама с печки уронила,
то ли менестрелей слишком много наслушалась. Врут он, менестрели
твои, врут. А тут не сказки, тут выживать надо. Вы-жи-вать. Поняла,
да? Все
дело в том, что я разругалась со своим другом. И даже не так: ничего
мы не ругались, просто в очередной раз я вдруг налетела на глухую
стенку. Без объяснений обстоятельств и причин. Нет, я понимаю: он
сам загруженный был до фига, а тут я со своим нытьем. Кто угодно
бы по шее дал. А что я после этого чуть не сдохла, так это мои проблемы.
И мои далеко идущие выводы - тоже. А
сон мне, в сущности, снится один и тот же, просто разные вариации
на тему. Говорю я с ним. Просто говорю. О жизни своей, о событиях
всяких, вот как народ из Хабаровска в гости приезжал, к примеру.
"Возьми мою жизнь, мне не будет больно, возьми мою жизнь теперь,
пока я помню…" Самое
гнусное, что как оно все сейчас обстоит, я не знаю абсолютно. И
возможностей узнать - никаких. 5 полных суток на поезде, где-то
6 тысяч километров, 900 рублей денег на билет. Это только туда.
А еще ведь надо вернуться… Писем
нет. Просто нет, думай, что хочешь. А звонить я боюсь. Дико, до
поросячьего визга. Да и бесполезно это: за пять минут ничего толком
не скажешь, а на 30 минут у меня финансов не хватит. Так что… Эта
заноза у меня сидит уже седьмой месяц. И никуда она не денется,
стерва, затихнет, затаится, спрячется, а потом все равно вылезет,
покажется, хлестанет болью или, как сейчас, подарит чудесный сон.
Сон, в котором я снова говорю со своим другом. И он меня слышит.
И отвечает. -
Ты чего загруженный такой? -
Да вот, думаю, квартира нужна… -
Чего ж ты на мне не женился, уже бы была. Ладно, не вздрагивай так,
я шучу. О, тут у меня гости были, я не рассказывала еще? А
потом под веки заползает солнечный свет и я просыпаюсь. Солнышко,
за что же ты меня так? Тела
там не осталось. Плавилось оно, струилось. Водой, ветром… Струилось,
кружилось, неслось, быстрей и быстрей, пока вместе с языками пламени
ввысь не взметнулось. А потом шагнула Хэл к костру и зачерпнула
из него огонь. Так он у нее в ладонях и горел. А она к нему ласкалась,
ластилась, как к котенку. Лепестки огненные из ладони в ладонь перебрасывала.
И сама - как язык пламени. И тут я увидел… …Деревья,
огромные, в три обхвата и высоченные, вершину не разглядишь. Стволы
все мхом поросли. И горы. Никогда я их не видел, гор, а тут сразу
понял - они. А в небе птица какая-то парит, крылья распластав… Ушел
я оттуда, с поляны этой, тихо ушел, неслышно. Только спать больше
не мог, ночью той. Колдовство это было, танец этот, чистой воды
колдовство. А Хэл… Девчонка, ведьма, птица белая среди звездного
неба! …А
через несколько дней Гийом сообщение принес. Лучше б он его не приносил,
в кабаке на лишние сутки загулял! Хотя сообщение обычное, стандартное,
можно сказать. Деревню очередную сожгли. Войска баронские, чтоб
их. А деревня-то Хэлова была… Хорошо,
что я тогда на нее обернулся. Стоит Хэл. Спокойно так стоит, а потом
руки вскинула и… А я летел. С ног сбить ее летел, и сбил, и кричал:
"Не смей! Не смей, Хэл, слышишь! Нельзя тебе!" И бил ее,
и по земле катался, пока она биться не перестала. И еще долго потом
сидел и держал. А что люди подумали… Плевать я на это хотел. …Я
вчера сидела и с тоски зеленой, что муж уехал, прочла "Мойку".
Фэнзин, "Мое королевство", 8 номер, за январь 99 года.
Лариса Бочарова, "История или любовь?" в разделе "Былое
и думы". Как народ воровал друг у друга из под подушек очередной
том Силя. Как читали профессора, забыв обо всем, заваливая сессию.
Как дружным строем отправились в дурку, косить под психов, чтоб
академ выбить. Там и косить-то особо не пришлось, и так все симптомы
на лицо. В смысле, на лице. Как простреливали коридор общаги из
самодельных луков вдоль и поперек (интересно, куда коменда смотрела?).
Как сочиняли анекдоты и писали полотна. Как ставили сцены и рисовали
сны. Как… И
тут я поймала себя на мысли, что завидую. Зверски. Белой завистью.
А почему?… "Сильмарилион" я прочла спокойно. "Властелина
колец", правда, перечитала раз пять. Или десять. В разных изданиях,
переводах и выпусках. Когда узнала, что во Владивостоке есть клуб
толкиенистов - пошла туда. Клуб тогда был совсем молодой, всем было
интересно все. Дивности не было. Был смех, очень много стеба и нежность.
К тому, к чему прикасаются руки. Простым игрушкам-лангедокам; незатейливым
прикидам, сшитым за один вечер; деревянным мечам; стихам и песням
на сюжеты из книг Толкиена и не только; письмам из других городов
от таких же ненормальных… Дивные
появились потом. Было их мало и съезжали они, почему-то, исключительно
на книгах Ниенны, темных, Мелькоре и еще каких-то очень странных
существах по имени изменяющие. Остальной народ всерьез их страдания
не воспринимал. Ну выпадает у девушки из шкафа Мелькор, ну и что
с того? Выпадает, да и черт с ним. Чем бы дите не тешилось, лишь
бы не вешалось. К тому времени в клубе стало довольно много народу,
по выходным дружно ездили в лес, устраивали бои стенка на стенку
и просто сидели, отдыхали, ели, пели, иногда даже пили. Народ постепенно
разбредался по более мелким компаниям и тогда же началась Эпоха
великих разборок. В смысле, кто, с кем и против кого дружит. А
летом 97 года я попала на иркутский МиФ. Почти случайно, ничего
о нем не зная, в команде, каковая представляла из себя сборную солянку.
С самого начала нам сильно повезло - "пристроились" к
команде Слободы из Иркутска. Началась игра. Народ в прикидах ходит,
турниры один за другим идут, Хильди в роли отца Тука Черную гвардию
на милостыню раскручивает… Весело, мило, прикольно, хорошо, чудесно.
Замечательный такой театр, только ты почему-то на сцене оказался,
а не в зрительном зале сидишь.
А потом я влипла. Шутка со своим легионом пришел штурмовать Слободу,
а меня с женихом (игровым, естественно) отправили за помощью. Отошли
мы вглубь крепости, сделала я вид, что что-то на земле ищу, наклонилась…
А когда распрямилась, крыши у меня уже не было. Все стало настоящим.
И страх проснулся - дикий, животный, что догонят и убьют. А что
Мертвятник, да всего четыре часа отсидки… Господь с вами, ребята,
о чем это вы?! И бежала я во всю силу ног, и легких, не замечая,
что ветки полосуют голые руки до крови. А
еще мы тогда обменялись фенечками. Вы когда-нибудь пробовали женскую
фенечку на мужскую руку натянуть? Мне удалось. И это тоже было настоящим:
и клятва, и замужество, и любовь. А что через три дня разъедемся,
он в Омск, а я во Владивосток… И от того Владивостока до Омска пять
суток пути на поезде и немеряно денег на билет… А
потом я вернулась. И поняла, что мне конец. Полный. Амба! Потому
что жить я теперь буду от игры до игры. И что ничего лучше этой
самой игры у меня не было, нет и не будет. А
следующий МиФ был аж в Новосибирске. Как я деньги на билет зарабатывала
- это вообще история отдельная. Но - добралась. МиФ - игра нон-стоп,
так что продолжение последовало. Муж целое племя привез, да еще
отозвал в сторонку и смущенно сообщил, что за прошедшие двадцать
лет совместной жизни у нас с ним выросли два сына. Я посмеялась
и пошла со всеми знакомиться. А
в Игру мы выпали за суток двое до того, как она началась. И ведь
ничего такого не делали специального. И разговоры "по жизни"
были, и шуточки разные. А все равно - жили, со всеми своими потрохами,
и до, и во время, и после, уже в Новосибе, на вписке…
А до Омска я таки добралась. Стопом, на пару с мифовским своим мужем.
Там близко, 700 км. всего. Утром одного дня вышли, к вечеру другого
дошли. Кто б мне сказал, что я буду с рюкзаком двадцать с гаком
километров топать, с утра не жрамши, без еды, без денег, да еще
и песни веселые на все Барабинские болота орать… Потом, правда,
где упала - там заснула. Утром нас добрый дядя омоновец разбудил
и на электричку посадил. От Барабинска до Татарска. А от Татарска
(или Татаринска? Вечно я их путаю) шли мы снова трассой. Последние
150 км - это вообще полная нирвана. Напросились в какой-то большегруз,
водитель, как поехал, "Скорпов" включил и вода - чистая,
холодная, вкусная, не барабинская!!! А
в Омск я влюбилась. С первого взгляда, с первых шагов по улицам,
с первой вписки. Почему - объяснить невозможно, ведь огромный же,
и ровный, как доска и флора с фауной - то ли лес со степью, то ли
степь с лесом. А вот. А потом я уехала. До новой игры: ждать, писать
письма, собирать деньги… А
на следующей игре… А на игре - опаньки, команды нет. Обломилось
у народа, у всех, сразу. Ну, что поделаешь, бывает. И прошел МиФ
сторонкой, да все мимо. Так, пообщалась со старыми знакомыми, завела
новых и все на этом. Что бы вы на моем месте сделали? Правильно,
если гора не идет к Магомеду, то Магомет… Поехала я в Омск. Чего
только там не делала - на вписках хозяйничала, в центре города бомжевала,
игрушку народу устроила. Не знаю, как игроки на меня смотрели, а
я на них точно - влюбленными глазами. Когда леди Ровена, по мастерскому
загрузу влюбленная в Робин Гуда, со слезами на глазах умоляла меня
вернуть его к жизни и бросилась целовать край поневы… Когда у шерифа
Нотингемского и его людей, на коих я кастовала чуму, в натуре сдали
нервы и они принялись расстреливать меня из арбалетов (И не попали.
Мазилы! Видать, руки тряслись)…Когда народ во все лопатки улепетывал
от волков (позорных), кои достали своей кровожадностью весь полигон…
Я ушла с этой игры очумевшая и счастливая, я гнула пальцы и кричала,
что мне повысили уровень. И
все было бы хорошо тем летом в Омске, если бы мой друг не надавал
мне по морде. В прямом смысле - когда учил приемам самообороны,
и в переносном - когда объяснял разницу между сказкой и жизнью.
"Тинвэ, мало ли что было на МиФе и каким я там был, в жизни
все по- другому. И вообще - у меня дела, проблемы, бизнес… Извини,
дорогая, но ты действуешь мне на нервы…" Я
вернулась во Владивосток и всерьез задумалась. Ну, правда, ведь
хочется нормальной жизни. Чтобы не гольный хлеб, а маслицем сверху,
маслицем, и чай с сахарком…А для этого надо хорошо зарабатывать.
А для этого нужна нормальная работа. И вообще, пора бы повзрослеть,
кажется, ведь 27 лет уже… Я
честно попыталась жить обычной жизнью. Я устроилась на работу. Я
зарабатывала деньги. Я ездила к родителям и помогала им на огороде.
А замужем я и так уже два года как. Ну а то, что ночами вскакивала
и бросалась писать очередное творение - так ведь это не криминал,
правда? А поскольку писем из Омска от народа все не было и не было,
я себя благополучно убедила, что да - сказка сильно отличается от
жизни, так что без очередных игр я спокойно проживу. И, вообщем,
никому я особо не нужна, ни здесь, ни там, с чем и следует смириться… А
потом… Я позвонила своему другу, хотя коленки у меня тряслись от
ужаса и спросила: "А как там у вас с работой?" Я сказала:
"Нет, никаких игр" - и села вышивать очередную крутую
рубаху. Я решила - все, хватит жить в мире розовых иллюзий, став
умным, все знающим циником, и вдруг… Мне жаль своих родителей, но
я перееду в Омск. Я знаю, что все люди сволочи, и что мне ничего
не обломится, но я не хочу в это верить. Нет, даже не так. Мне уже
все равно. Мне не больно, когда меня бьют, и не больно, когда бью
я. Мне не жалко своих близких и абсолютно не интересно знать, что
со мной будет дальше. Я конченный человек. Потому что стержнем моей
жизни была сказка. Сказка, в которой друг остается другом вне зависимости
от времени и расстояния. Сказка, в которой все помнят всех и строчка
из песни взрывается общим: "Ты помнишь?!" Сказка, в которой
можно попросить о помощи и не бояться, что тебя за это ударят… Я
конченный человек. Я ругаюсь на своих друзей, я наезжаю на своего
мужа, я ору от кошмаров по ночам. Я конченный человек. Мне нужно
чудо. Как глоток воды, как воздух. Мне надо вернуться в Омск и увидеть,
что, оказывается, меня там любят и ждут. Мне надо сидеть ночью у
костра и видеть над головой звездное небо. Мне надо встретиться
со своим другом, врезать ему по морде и вдруг понять, что ему тоже
больно. Мне нужна сказка - я не могу без нее жить!!!
А игра… Разве игра и жизнь не проходят через одно сердце - мое?
И почему в игре надо сделать так, как в жизни, а не в жизни сделать
так, как на игре? И почему меня били за то, что люблю, но не разу
не ударили за то, что ненавижу? Я научилась драться - но по мне
прилетает втройне. Я научилась не чувствовать - и отдам все, чтобы
снова биться башкой об стену от боли. Я научилась не мечтать - и
перестала понимать, куда же мне идти дальше. Я стала сильной - а
теперь пытаюсь понять, кто же я такая. Я знаю, это все было надо.
Сила, независимость и умение ответить ударом на удар. Но должно
быть что-то, что это все согреет. Сила - для чего-то, и независимость
- для чего-то, и умение драться за себя, свою честь и право поступать
так, как считаешь нужным. Кроме холодной логики, должно быть еще
и чувство. Если на моих ладонях не пляшут языки пламени, я - никто.
А если пляшут, но я не могу подарить их тебе - весь мой мир рушится.
Мне нужна сказка. Прости меня за это, если можешь, ругай меня за
это, если хочешь, но не отнимай. И подумай: а ты уверен, что тебе
эта сказка уже не нужна? …Если
бы я не видел тот вечер своими глазами, я бы не поверил, что такое
бывает. Все небо было затянуто сизыми тучами: огромными, неповоротливыми,
готовыми вот-вот пролиться ливнем. И только на западе, там, где
заходит солнце, осталась узкая полоска чистого неба. А солнце выглядывало
самым краешком, но и этого краешка хватило. Потому что солнечные
лучи ударили в тучи снизу вверх и небо стало фиолетовым, таким,
каким оно не бывает и не может быть, но в тот вечер - было. А ветер
трепал наши волосы, мои и Скеги, и еще он сдувал золотистую солому
с крыш и рвал чью-то сеть, оставленную сушиться и все еще не прибранную.
Мы шли по селению и не слышали ничего, кроме шума ветра, даже собаки
не лаяли. И тогда я повернулся к Скеги и сказал: -
Скеги, хоть я и стал по воле отца конунгом, но меня все презирают. -
Неправда, не все. Я тебя не презираю, Асгвайр, ты мой друг. -
Я знаю, - кивнул я, без тени улыбки, хотя между мной и Скеги разница
в десять лет и он еще мальчишка. Мало кто верит в нашу дружбу и
я уже давно устал объяснять людям, что это действительно дружба,
а не покровительство старшего младшему. -
Асгвайр, - осторожно начинает Скеги, - а все таки зря ты тогда отпустил
этого Волсунга. Ты должен был отомстить. Его отец убил твоих родичей. -
Отец, Скеги, отец, а не сын. А сыну, когда он попался мне в руки,
было немногим больше, чем сейчас тебе. -
Все равно. Если эти волсунги такие бедные, что в их роду нет достойных
противников, пусть расплачиваются те, что есть! -
Немного чести воину убить мальчишку. -
А не отомстить за смерть родичей - чести еще меньше! - Скеги сердито
взмахивает рукой. - Асгвайр, мало мне радости видеть, как люди отворачиваются,
завидев тебя и шушукаются за твоей спиной. Убил бы ты этого Волсунга,
и дело с концом! -
Не могу, Скеги. -
Почему? -
Скеги, помнишь, у тебя был любимый пес. Ты бы смог его убить? -
Нет, конечно. -
А если бы это было надо для твоей чести? Скеги
утыкается глазами в землю. -
Ну, не знаю. Может, и не смог бы. -
Помнишь, как ты дрался за него с Хорни? -
Еще бы я не дрался! Этот хладноребрый бросил в него нож! -
Вот видишь. Скеги, я бы убил отца Волсунга, с легкостью бы убил,
но сына мне не за что убивать. Я знаю, что обо мне говорят: что
мне больше пристало сидеть среди женщин и вышивать по ткани. Может,
они и правы - мало мне радости видеть, как льется чья-то кровь,
даже если это кровь врага. Я пролью ее, если это действительно нужно,
но нет мне счастья в том, чтобы творить кровавый пир. Скеги
тоскливо вздыхает. -
Не сидеть тебе на пиру у богов, Асгвайр. Будешь замерзать в темном
нижнем мире. -
Ничего, Скеги, ты за нас двоих попируешь. -
Не попирую, - глаза у Скеги сердитые, но как-то подозрительно блестят. -
Это еще почему? -
Потому. Вот еще, пущу я тебя туда одного, как же. Ты там без меня
вконец пропадешь. …
Если бы я не видел тот вечер своими глазами, ни за что бы не поверил,
что такое бывает. Били лучи солнца в фиолетовые облака, и ветер
трепал наши волосы: мои и Скеги, и срывал солому с золотистых крыш.
Мы шли по селению, и Скеги был сердитый и взъерошенный, и вдруг
запнулся о что-то и поднял с земли какую-то странную каменную пластину. -
Смотри, Асгвайр, что я нашел. Ой, тут вроде знаки какие-то… Я
всмотрелся в пластину. Ничего там на самом деле не было, на ней.
Так, бороздки, углубления, линии. А потом я еще раз посмотрел и… -
Скеги, тут нет никаких знаков, но я теперь знаю, как их делать.
Пошли домой, попробуем. -
Асгвайр! -
Что? -
Асгвайр, ты станешь волшебником! - и он улыбнулся - в первый раз
за весь этот вечер. -
На пол ложимся, руки под сорок пять градусов. Дыханием занимаемся.
Вдох - задержка, вдох - задержка. Грудь богатырскую делаем… Я
лежу на полу и смотрю в потолок спортзала. Забавный такой потолок.
На пластиковую крышечку похож. Знаете, такие, одноразовые, для продуктов… Вдох
- задержка, вдох - задержка. Мда, богатырскую грудь я худо-бедно
делать научилась, а вот как при этом еще и расслабиться… И тут я
ловлю себя на мысли, что счастлива. Абсолютно. Тело наконец-то оживать
начало, мое бедное, забитое, замученное, загнобленное тело! А что
боец из меня, пока что, ниже уровня городской канализации, так это
поправимо. Главное - не останавливаться. Удар - замах, замах - удар.
На сто первый раз не получится, так на тысяче первый… …А
на "Ворота" я в этот день зашла, когда от редакции шла.
Принесла материал сдавать, а зам. главного редактора нет. Ну, нет
так нет, не горит. "Ворота" - они на самом верху, на сопке.
И город с той сопки виден, как на ладони. Весь Золотой Рог, и место,
где он в открытое море выходит, и Амурский залив. Вы когда-нибудь
видели море в облачный день? Издалека, когда гладь воды - как зеркало,
и цвет: не белый, и не серый, а что-то среднее между тем и этим,
жемчужный. И город такой же, жемчужный, его туманом подкрашивает. Тигра
ты, Владивосток, дикая уссурийская тигра! Кошак. Ходишь, где вздумается
и гуляешь сам по себе. Ишь, разлегся, спину выгнул. Краса-а-вец.
Дай за ушком почешу. Жалко от тебя уезжать будет, честное слово,
жаль! Народу бы тебя показать… …Море.
Город. И небо. Голубое с серым и облака в нем - высоко-высоко. А
ведь они где-то сходятся, эти пути. Сходятся, я знаю. Где-то там
далеко есть точка, где можно быть сильной и - любить. Привязываться
и - отпускать. Уметь драться и - жалеть. Я дойду. Слышишь, небо!
Я пробьюсь, вырвусь, вылезу. Я убью себя - все будет снова! И верить
я буду, я ж все равно по другому не смогу, ты же меня знаешь! …
А обратная сторона луны - это очень просто. Все видят, что снаружи,
и почти никто не знает, что за этим стоит. Однажды я рассказала
мужу свой сон. Тот самый, про фиолетовый вечер, Скеги и Асгвайра.
Он вздохнул. -
Чего вздыхаешь? -
Чего-чего, завидую. -
Да? Тогда позавидуй заодно моим кошмарам. Кажется,
он слегка обиделся. А зря. Оно ведь действительно - одного без другого
не бывает. Комплект, так сказать. Удар - замах, замах - удар. Я
спросила: "А я теперь смогу построить свою судьбу?" Открыла
книгу, а там - чистый лист… P.S.
Я тебе не скажу - как, какою ценой
Все прошло, так чего языками трепать?
Ну а то, что себя ночью криком бужу
От кошмаров - тебе это незачем знать.
Даже плечи и те распрямиться смогли
И походка, как песня, вперед, от бедра
А за то, что я стала такой, как и ты
Прокляну. Как сегодня себя прокляла.
Я приеду в твой город, любимый, родной
И на вписку приду, чтоб увидеть друзей
А за то, что я больше не верю тебе
Не кори меня, милый - мне было больней.
Я найду здесь работу, я буду здесь жить
Наконец-то построив свой собственный дом
А за то, что меня научил убивать
Я прощу тебя, друг мой, когда-то потом.
Я ударом смогу отвечать на удар
Я однажды сумею себя защитить
А за то, что не чувствую боли от ран
Уважать меня станешь, хоть вряд ли - любить.
Я отныне сама буду строить судьбу
Я такие вершины смогу покорить!
А за то, что я помощи не попрошу…
Вот за это тебе не смогу я простить.
И не так: не за то, что ударил под дых
И послал себе, гордость мою не храня
А за веру убитую в то, что ты - есть
Вот за это - однажды ударю тебя.
За неспетую сказку с хорошим концом
За те письма, что лень было мне написать
Я прощу. А за то, что тебе - все равно
Вот за это я больше не буду прощать.
- Выходи! Будем драться! - тебе проору.
Получи-ка свою половину ножа!
…А потом вдруг увижу в глазах твоих боль
И рука упадет: "Друг, ты помнишь меня?"
апрель - май 2000 г.
|