13 СТУПЕНЕЙ В НЕБО.

 

 1. Иногда я ненавижу этот мир. Я знаю, что не имею на это права. Мир не виноват, таким, какой он есть, его делают люди. А люди тоже не виноваты, потому что когда они рождаются, они оказываются в уже искореженном и исковерканном мире. Этакий милый замкнутый круг. И как его разорвать, не знает никто.

 Я люблю этот мир. Людей, которые ко мне приходят. Небо, которое никогда не бывает некрасивым и деревья, которые всегда добры. Я люблю этот мир, ведь он - это я. И все же иногда я его ненавижу. Как и себя.

 

 2. Мужчина стоял на тропе и напряженно вслушивался и всматривался в тишину леса. Секира хищно поблескивала в руках.

 - Уходи, - он повернулся к стоящей рядом женщине.  Женщина отрицательно мотнула головой.

 - Я останусь с тобой.

 - Я сказал уходи!

Беглый взгляд в сторону дальних деревьев:

 - Послушай, я бегаю раза в три быстрее тебя. Если что - я смогу уйти.

А ты нет.

Женщина вздыхает, уже почти соглашаясь. Качает головой:

 - Я так и не успею стать твоей женой. Тебя раньше убьют.

Мужчина вдруг весело и озорно щурится.

 - Слушай, тебе очень нужны обряды?

Женщина чуть медлит и тоже улыбается.

 - У нас есть пара минут?

 - Есть.

 - Ну тогда... - узорчатый женский браслет мгновенно слетает с руки.  Еще какое-то время женщина только тихо шипит, пытаясь надеть браслет на руку мужчины. Браслет слишком мал, но каким-то чудом все-же налезает.

 - Теперь я твоя жена, - спокойно говорит женщина. - И пойду за тобой до конца, куда угодно. Хоть в царство мертвых.

Мужчина смотрит женщине в глаза и медленно опускается на одно колено.

 - Клянусь небом, что люблю тебя. И буду защищать и хранить до последнего

своего вздоха. Я сказал.

Он поднимается.

 - А теперь беги и схоронись вон у той березы. Я приду за тобой.

Женщина поворачивается и идет.

 ...Он и правда пришел за ней. А потом был сумасшедший бег. Если бы мужчина  не тащил ее за руку, женщина давно бы отстала. Иногда он ее почти нес. Ветки летели за спину, безжалостно нахлествая руки и плечи. Наконец они остановились и упали в кусты, прижавшись к самой земле. Женщина взахлеб ловила ртом воздух и все никак не могла отдышаться. Мужчина дышал почти ровно.

 - Ничего, они у меня еще получат, - взгляд синих глаз спокоен и почти весел.

 - Что ты собираешься сделать?

 - Засаду устрою.

 - Я с тобой пойду.

 - Нет.

 - Почему?

Мужчина смотрит на женщину. Как-то очень странно смотрит.

 - Женщина не должна драться, - тихо говорит он. - Это - закон.

 

 3. - Пацаны, это панка, Макс говорил!

Вообще-то, к панкам я не имею ни малейшего отношения, хотя кое с кем и общалась. Но я не пью водку, не колюсь и почти никогда не матерюсь. И  еще очень много не. В лучшем случае, меня можно обозвать толкинистской,  хотя и это не совсем верно. Но в таких тонкостях эти щенки не разбираются, им достаточно знать, что я - чужая. А что делать с чужаками, они знают прекрасно.

 Самое обидное, что пацаны сущие малолетки. Но их шестеро и нападают всем скопом. А бьют хоть и не очень сильно, но прицельно. А я глотаю   злые слезы и ненавижу себя за то, что они вообще есть. Удары сыплются со всех сторон, надо ответить тем-же, а я - не могу. Я только тупо защищаюсь, хотя внутри все кипит от унижения и ярости. Потом как-то вырываюсь из   этого вопящего, дерущегося круга. На джинсах и куртке - следы от пыльных подошв, на лице к утру будут синяки. Слезы текут и все никак не могут остановиться. А в душе злость. Злость и ненависть.

 

 4. - Научи меня драться.

Он лениво поднимает голову.

 - Нет.

Глаза забраны черными стеклами очков и через эту стенку, я уже знаю, мне не пробиться.

 - Научи.

 - Я сказал нет! - его голос твердеет.

Я говорю почти ласково, только в интонациях слышится шипение змеи.

 - Я тебя сейчас съезжу по морде. Я, конечно, попаду не туда, куда надо,

и не так сильно, как мне бы хотелось, но я это сделаю. Прямо здесь, привсех.

Он наконец-то захлопывает свою книжку. Пружинисто вскакивает.

 - Ну ладно, ты сама напросилась.

Мы уходим подальше от всех и он начинает учить меня драться. Впрочем учить - это еще громко сказано, удары, в основном, получаю я. Особенно после того, как выясняется, что я еще и падать не умею. Сначала он  толкает меня легонько, в пол силы, но я инстинктивно удерживаюсь на ногах. Тогда он бьет уже всерьез, а на груди остается синяк, размером  с его ладонь. Удар - падение, удар - падение, удар, удар, удар.  Наконец я тоже бью. Раза в три медленнее, чем нужно и немного не туда.  Но бью, вкладывая в удар всю свою злость.

 - Не злись, - спокойно говорит он. - В драке нужно сохранять хладнокровие, иначе проиграешь. Я бью, и внутри что-то ломается. И это что-то вздыбленными, заточенными краями шинкует мне душу.  Я потом еще буду выть. Выть, стоя в холодном, грязном тамбуре поезда, прижавшись лбом к пыльному стеклу, за которым будет уноситься назад Сибирь. Выть, задрав морду к равнодушному и холодному небу, отчаянно и безнадежно, как воют звери. Выть, заходясь от вселенского ужаса и дикого, запредельного одиночества. Выть, выть, выть. Почему единственный раз, когда мне удалось пробиться сквозь твою стену был тот, когда мы с тобой дрались?

 "Женщина не должна драться. Это - закон".

 Откуда это?

 

 5. Женщина устало присела возле огня. Лесная крепь, в которой чужаку  пропасть было так-же легко, как им - на равнине или в степи, надежно  хранила крошечную весь от врагов. Впрочем надежно – понятие относительное.

 Мужчина вынырнул из-за деревьев стремительно и бесшумно. У него в  волосах уже серебрилась седина, но широкие плечи еще и не думали сутулиться, а руки держали секиру также уверенно и ровно.

 - Уходите, - коротко бросил он. - Ведамир, ты тоже. Волхв поднялся. Все правильно. Что бы не случилось - женщины должны остаться в живых. А еще волхв, хранитель памяти рода. Большуха собиралась быстро, но без суеты. Не в первый раз. Несколько мгновений - и трое женщин и волхв растаяли среди деревьев.

 ...Когда опасность миновала, они вернулись назад. Весь осталась нетронутой. Мужчины увели врагов стороной, на обманные тропы, полные ловушек и ям. Потом воины стали возвращаться. Один, второй, третий... А вождя все не было.

 - Мама, возьми, - сын протягивал женщине отцовский янтарь. И, увидев ее враз помертвевшие глаза, торопливо добавил:

 - Да живой он, живой. Он это на всякий случай отдал. Женщина кивнула и пошла к волхву.

 - Ведамир, - тихо окликнула она его, - мне тебе сказать что надо.

 - Слушаю, - так-же тихо ответил Ведамир.

 - Если он не вернется, - женщина как-то странно улыбнулась, - я за ним пойду. Я слово давала. Да если и не давала бы..., - по ее губам снова скользнула странная полуулыбка. - Только мне сейчас нельзя просто так уйти, я большуха. А кто-то должен остаться, вести и беречь всех остальных, особенно если вождя не будет. Так что... Что ты мне  посоветуешь, Ведамир?

Волхв вздыхает.

 - Тебе самой придется решать. И так, и так - по правде. Старший ваш взрослый совсем, а вот по силе ли будет ноша... Нет, ничего я тебе сказать не могу, прости.

 У женщины по губам снова скользит странная полуулыбка. Только глаза  такие усталые, словно ей столько-же лет, сколько этому миру. Знал бы  кто, как хочется отдохнуть. Хотя бы и в царстве мертвых. Но кто тогда позаботится об оставшихся? А чем жить, если тот, кто был опорой - уйдет? Да, Ведамир, я уже вижу, что ты не сможешь мне ничего ответить...  ...Мужчина все-таки вернулся. Глухой ночью, когда все уже спали. Все, кроме женщины и дозорного.  - Возьми свой янтарь, - сказала женщина, протягивая ему оберег. -

Сколько их было?  - Да так, отрядец небольшой. Пришлось повозиться, пока всех не успокоил, - он ухмыляется, гордо, как мальчишка. Женщина вдруг вскидывает на него глаза.

 - Почему ты не позволяешь мне браться за оружие?

Он хмурится.

 - Женщина не должна драться.

 - Ага, а быть беззащитной она должна?

 - Нет. Но защищать - дело мужчин. И пока я жив, ты, - он в упор глядит на нее, - убивать не будешь. Женщина не должна драться. Это - закон.

 

 6. Никогда не думала, что бумага может так жарко гореть. И заодно давать столько пепла и дыма. Впрочем, в данный момент дым я не замечаю. Горящие листки пытаются разлететься по комнате, я их ловлю и старательно складываю в одну кучу. Зачем? А хэ бэ зэ, как говорят в Омске.  Когда я уезжала, народ устроил мне совершенно потрясающие проводы. В последний вечер добыли магнитофон, притащили литров пять вина и какой-то снеди. А пели мы всю ночь, набившись в крохотную кухню. Сейчас кассета  с этим квартирником крутится у меня на магнитофоне. Ребята, если бы вы знали, как я буду выть, слушая эту запись...

 Я жгу свое прошлое. А как это еще можно назвать? Ох, сколько же я их исписала - клетчатых тетрадных листков. О, а это мои рисунки - ничего, милые, вам тоже не поздоровится.  Я жгу свое прошлое. Точка. Идиотка. Точка. Больше ничего не будет.  Точка.

 ...Хорошо, что он все-таки пришел. Шагнул в задымленную квартиру и молча сел рядом, посреди устроенного мной дикого бардака. Для тех, кто не понял, поясняю - у меня мания наводить порядок по 24 часа в сутки. Если я уж совсем никакая, я могу махнуть на бардак рукой. Но я его не устраиваю. Никогда.   Он осторожно кладет мне руку на плечо. Меня уже трясет, а голос захлебывается на полуслове.

 - Знаешь, милый, взрослые не рисуют нелепых, неумелых рисунков. И бумагу на всякую чепуху они не изводят. Да, и еще они сильные, независимые и сами себе гордые. А морду лучше не подставлять - ударят. Особенно те, кого ты сильнее любишь. А не хрен было привязываться, кто тебе разрешал вообще?!

 - Ерунду не говори, да?

И тут я наконец разревелась. Отчаянно, как девчонка.

 Не говори - "горе". Подожди, когда бросишь в огонь творение твоих рук

и сердца.

 

 7. Странно, что это случилось именно тогда. Я стояла перед своим бывшим другом, белая от бешенства и обзывала его гопником. А он был  ленив и спокоен, как сытый тигр. "Слушай, тетка, ты мне уже надоела..."

 Он знал, что он сильнее и поэтому может позволить себе делать все, что угодно. Вопрос только в том, что "кто сильнее, тот и прав" - знает  любой ублюдок. А он ублюдком не был. Раньше.

 Странно, что это случилось именно тогда. Бессонная ночь и совершенно нереальное, фантастическое чувство свободы. Ребята, я больше ничего не боюсь. Совсем. Не верите?

 Я послала к черту своего друга, не самого близкого, но все-же, и не испытала по этому поводу ни угрызений совести, ни отчаянья, ни даже грусти. Это я-то.

 И теперь... Я совершенно спокойна. К этому абсолютно чужому мне парню я не имею ни малейшего отношения. Остальные могут не напрягаться - если, конечно, им не приспичит наговорить мне кучу гадостей, к которым я решу серьезно отнестись. Я больше не боюсь терять. Совсем.

...Только потом мне стало страшно.

 

 8. Когда потеплеет солнце

 Снега превратятся в дождь

 Но я протяну ладони

 И ты меня снова убьешь.

 Я видела сны и небо

 Невиданной красоты

 Но я не умею драться

 И значит сильнее - ты.

 Я вышью тебе узоры

 Где звери бегут по траве

 Но, сбитая с ног ударом

 Я снова лежу на земле.

 Ты вскакиваешь упруго

 И снова - привычный труд

 Но мне не подняться сразу

 И значит - меня забьют.

 Мне руки, что гладят деревья

 Никак не сжать в кулаки

 И тонкие мои пальцы

 Втоптают в грязь каблуки.

 На небе усталая пряха

 Порвет невесомую нить

 Ты зло победить не сможешь

 Но сможешь - остановить.

 Я буду любить, упрямо,

 И снова творить красоту

 А ты ухмыльнешься по волчьи

 Чтоб сбить подлеца на лету.

 И если в руках - секира

 А сердцу неведом страх

 То это - чтоб белая птаха

 Купалась в небесных лучах.

 И если все тело в шрамах

 Которых - не заживить,

 То это - чтоб те, другие,

 Меня не смогли убить.

 И если - жестокая драка

 От крови красный порог

 То это - чтоб в этом мире

 Ты дом защитить свой смог.

 Свой дом и высокое небо

 Огонь, что дрожит на ветру

 И хрупкие женские руки

 Что будут творить красоту.

 Цветущий на сопках багульник

 И птицу, что падает ввысь

 Когда замахнешься ударить

 Подумай, не ошибись.

 И, щурясь почти брезгливо,

 Меня не спеши судить

 Пусть я не умею драться

 Но, может, смогу любить.

 Вглядись и увидишь, неслышное

 На дне моих серых глаз

 Не убивай, не надо!!!

 Хотя бы на этот раз.

 

 9. Наверное, эту метель наколдовала я. Уж очень захотелось настоящего снега. Чтоб ветер наметал сугробы, в которых увязают ноги, а снежинки крутились возле фонарей в сумасшедшем, колдовском вихре.

 Это не так уж и сложно - колдовать. Правда, получается далеко не всегда... Ну, если честно, сначала приходится дойти почти до края, когда еще шаг - и просто рухнешь в темноту. Но от края можно оттолкнуться, как от стенки и... Больше всего это похоже на полет. Илина танец. Вы можете держать на ладонях живое пламя? Пламя, которое лижет вам пальцы и обращает в пепел бумагу? Я могу.

 Мы шли по этой метели, захлебываясь ветром, как водой. Вообще-то, в такие минуты мне положено вопить от щенячьего восторга. Я обожаю метели, особенно магаданские. Но на худой конец сойдет и любая другая. Я действительно очень люблю метели, но в этот раз, почему-то, вопить не хотелось. В мозгу истерично верещал зуммер, мигая красными лампочками.

 Опасно! Опасно! Опасно!

 - Не теряйся никуда, хорошо?

 - Да куда-же я могу от тебя деться?

У него очки все залеплены снегом, но даже так я вижу, что он улыбается. А мне нутро выворачивает неясная тревога, переходящая в панический страх.

 - Если ты потеряешься, мне никакой Омск не поможет.

Стоп, Омск - это уже не шуточки. Он останавливается и поворачивается  ко мне:

 - Я постараюсь не потеряться.

 ...Кто там говорил, что он уже ничего не боится?

 

 10. - Бабушка, что-ж мы делать будем?

Голос у волховенка растерянный. Совсем еще мальчишка, молодой, зеленый и дурной-дурной. Дрова толком собрать и то не умеет.  Женщина смотрит на него строго, но как следует рассердиться не получается. Ну что с такого возьмешь, непутевого? А и откуда ей взяться, путевости, если их от всего рода осталось всего два человека?  Перунова колесница гремит в небесах, подпрыгивая на ухабах. Что-то нынче совсем Змей развоевался, что ни день - так гроза, а то и две-три! А ливни каждый раз хлещут такие, что одежда промокает насквозь за пару вздохов! И попробуй, разведи после костер. А без огня и вовсе будет гибель.

 Женщина пробует большой деревянной ложкой варево и удовлетворенно кивает головой.

 - Мису тащи, есть будем.

Волховенок проворно вскакивает, летит за миской. Женщина благославляет еду, не забыв пригласить к трапезе огонь, землю и небо. По-хорошему, благославлять еду и кормить богов должен вождь или волхв, только где  они?

 Волховенок старательно уписывает за обе щеки свою долю. Видно, что уже сыт, но ест и дальше, впрок. Путь нынче выйдет неблизкий, и когда  удасться поесть снова, не знает никто.

 - Ну, поел что-ли? - женщина поднимается. - Давай мой посуду и пойдем.

 

...В Лабиринте плавает густая белая мгла. Странное это место - Лабиринт, никто точно не знает, что в нем, но, говорят, прошедший может узнать  ответ на любой свой вопрос и исполнить любое свое желание. Правда, тех прошедших - по одному на сотню.

 Женщина тревожно озирается окрест. Ей-то погибнуть будет чуть не в радость, а вот волховенок... А и то сказать, как ему одному на свете потом жить будет? Лучше уж сразу обоим к пращурам уйти.  Белая мгла просачивается меж деревьев и вдруг обретает плоть:

 - С чем пожаловали, добрые люди?

Одежда стоящей перед ними женщины словно соткана из тумана, а лицо неуловимо меняется.

 - Узнать хотим, - начинает большуха и ее голос внезапно хрипнет, - где род наш? Все ушли, а куда - неведомо. Знать бы, где искать, так я пойду, хоть к самому Ящеру.

Туманная женщина качает головой.

 - Оставьте оружие, - приказывает она. - Здесь оно вам не понадобится. В Лабиринт входят безоружными.

 - А чудища если? - вдруг спрашивает волховенок.

 - Главные чудища в сердце. Сердцем и побеждать. Ну, идете ли?

 - Идем.

 

 11. Хорошо, что народ не догадывается, какая я на самом деле жадная  тварь. Это потому, что я всех кормлю и пою чаем. А вы бы поголодали с мое, тоже бы рука не поднялась оставлять людей без куска хлеба. Я то знаю, чем все эти голодовки заканчиваются - дикая боль в сошедшем с ума брюхе и тихий скулеж: "Мама, роди меня обратно и сделай аборт!"

 А жадность, она вот она где, налито по самые уши. Хочу, хочу, хочу! И еще вон того на задней полке! А все должны суетиться вокруг и прыгать на цырлах. Правильно меня господь "фэйсом об тэйбол" учил, ох правильно! Кстати, что-то давно он ко мне не заходил...

 Хотелось бы мне все-таки знать, что я делаю с этим миром. Когда утром выхожу на улицу, задираю к верху морду и здороваюсь с небом. "Доброе утро, небо, какое ты сегодня красивое!" Кстати, небо красивое всегда, это аксиома. А если небо некрасивое, смотри пункт первый.

 А вот мир бывает всяким. Теплым и равнодушным, радостным и страшным, добрым и жестоким. Я с ним каждый день болтаю, с миром. "Buenos tardes, senor, esta mal?" Почему-то я знаю, что мир меня слышит. Вот только меняться он не торопится. Иногда я его почти ненавижу. Как и себя.

 

 12. - Ты думаешь, что ты добрая, а ты - жестокая. Ты думаешь, что ты  делаешь для других, а ты делаешь - для себя. Ты думаешь, что приносишь пользу, а на самом деле, ты делаешь всем хуже. Ты чудовище.  Кто мне это сказал? Не важно.

 Год уходил, сыпя искрами бенгальских огней и китайских фейерверков. Надо сказать, таких глючных новогодних праздников у меня еще не было. Все дико полосатое, и эмоции - от минус до плюс бесконечности. И такие вот разговорчики о жизни. Я потом куче народа задала этот вопрос: "Я - жестокая?" "Да, нет, не знаю, не скажу, к тебе эти понятия вообще не применимы". Полный разброс мнений!

 

 - А ты знаешь, что это такое, когда твоя любимая девушка колет  наркотики? У нее были глаза, как две булавочные головки и когда я  спросил что это, она сказала:"Героин". И я не мог ей ничего ответить, просто сел в угол и закрыл голову руками...

У парня, который мне это рассказывает, истерика. Хотя он не бьет   посуду, не повышает голос и даже глаза остались такими же, как и  всегда. Сути дела это не меняет.

 Да, я тоже не знаю, что ответить. Перестрелять всех этих гадов? Новые найдутся, будь спок. И, знаешь, меня не очень радует перспектива плакать на твоей могилке. А она у тебя появится, можешь быть уверен.  Закрыть на все глаза? Тоже вариант, заодно можно и девушку сменить. Правда, кто мы после этого будем - вопрос риторический. Но если не видеть - нельзя, а изменить ничего не можешь, тогда что?

 Мы все бежим из этого мира. В водку, в наркотики или в игру, разница есть, но суть дела остается той же. Бежим, надрывая ноги и легкие.  Бежим, уходя в загул или запой. Бежим, потому что ненавидим. Господи, ну что же у нас за мир, что все: от младенцев до стариков стремятся из него вырваться?! Куда и как угодно?!

 "Женщина не должна драться. Это - закон".

 ...Я подхожу к зеркалу и грустно улыбаюсь своему отражению. Поздно, доктор, пациент уже умер. Вот они, клыки, режутся родимые. Режутся. Куси их всех, куси! А-а-а-а!   Или, все-таки, еще нет? Ты можешь удержать в ладонях живое пламя? Я -

могу.

 

 13. Женщина стояла на дороге. Он сказал - они живые, просто не в этом мире. Другой мир, боги, какие мелочи! Она их разыщет, обязательно разыщет!

 Ветер гнал по небу легкие перистые облака. Ты помнишь, как мы венчались? А, даже если и не помнишь, не страшно. Я буду помнить за  нас обоих. Я есть, понимаешь? В шорохе трав, шопоте ветра, свете луны  и звезд. Я - есть. Я была всегда и буду всегда. Я найду тебя, где бы  ты не был. А если ты меня не узнаешь, пройдешь мимо, погонишь прочь - что-ж, я готова и к этому. Я буду любить тех, кто рядом. Так, как  люблю тебя. Так, как люблю. Просто - люблю. Женщина не должна драться.

Это - закон.

 

 P.S. Эту вселенную взяв в ладони

 Там, у края, встать, обернуться

 Разве не видишь? Лестница в небо

 Я ухожу, чтобы снова вернуться.

 Крошкой осыпятся эти ступени

 Крошкой из снов и весенней капели

 Что-ж вы стоите, застыв на пороге?

 Вы долюбить этот мир не успели.

 Как ненавистна вся эта мерзость!

 Крылья манят в необъятные дали

 Только - предать тех, кто там остается?

 Небо, прости, мне другого не дали.

 Ненависть, кровь и жестокая драка

 Эх, нам бы в грязи не задохнуться...

 А мне все кажется - лестница в небо

 Только затем, чтоб однажды - вернуться.

 30 декабря 1999 - 5 января 2000 г.

 

 

 

Hosted by uCoz