|
||||||
13 СТУПЕНЕЙ В НЕБО. 1. Иногда я ненавижу этот мир. Я знаю, что не
имею на это права. Мир не виноват, таким, какой он есть, его делают
люди. А люди тоже не виноваты, потому что когда они рождаются, они
оказываются в уже искореженном и исковерканном мире. Этакий
милый замкнутый круг. И как его разорвать, не знает никто. Я люблю этот мир. Людей, которые ко мне приходят.
Небо, которое никогда не бывает некрасивым и деревья, которые всегда
добры. Я люблю этот мир, ведь он - это я. И все же иногда я его ненавижу.
Как и себя. 2. Мужчина стоял на тропе и напряженно вслушивался
и всматривался в тишину леса. Секира хищно поблескивала в руках. - Уходи, - он повернулся к стоящей рядом женщине.
Женщина отрицательно мотнула
головой. - Я останусь с тобой. - Я сказал уходи! Беглый взгляд в сторону
дальних деревьев: - Послушай, я бегаю раза в три быстрее тебя.
Если что - я смогу уйти. А ты нет. Женщина вздыхает, уже почти
соглашаясь. Качает головой: - Я так и не успею стать твоей женой. Тебя раньше
убьют. Мужчина вдруг весело и
озорно щурится. - Слушай, тебе очень нужны
обряды? Женщина чуть медлит и тоже
улыбается. - У нас есть пара минут? - Есть. - Ну тогда... - узорчатый
женский браслет мгновенно слетает с руки. Еще какое-то время женщина только тихо шипит,
пытаясь надеть браслет на руку мужчины. Браслет слишком мал, но каким-то
чудом все-же налезает. - Теперь я твоя жена, - спокойно говорит женщина.
- И пойду за тобой до конца, куда угодно. Хоть в царство мертвых. Мужчина смотрит женщине
в глаза и медленно опускается на одно колено. - Клянусь небом, что люблю тебя. И буду защищать и хранить до последнего своего вздоха. Я сказал. Он поднимается. - А теперь беги и схоронись
вон у той березы. Я приду за тобой. Женщина поворачивается
и идет. ...Он и правда пришел
за ней. А потом был сумасшедший бег. Если бы мужчина не тащил ее за руку, женщина давно бы отстала.
Иногда он ее почти нес. Ветки летели за спину, безжалостно нахлествая
руки и плечи. Наконец они остановились и упали в кусты, прижавшись
к самой земле. Женщина взахлеб ловила ртом
воздух и все никак не могла отдышаться. Мужчина дышал почти ровно. - Ничего, они у меня еще получат, - взгляд синих
глаз спокоен и почти весел. - Что ты собираешься сделать? - Засаду устрою. - Я с тобой пойду. - Нет. - Почему? Мужчина смотрит на женщину.
Как-то очень странно смотрит. - Женщина не должна драться, - тихо говорит он.
- Это - закон. 3. - Пацаны, это панка, Макс говорил! Вообще-то, к панкам я не имею ни малейшего отношения, хотя кое с кем и
общалась. Но я не пью водку, не колюсь и почти никогда не матерюсь.
И еще очень много не. В лучшем случае, меня можно
обозвать толкинистской, хотя и это не совсем верно. Но в таких тонкостях
эти щенки не разбираются, им достаточно знать, что я - чужая. А что
делать с чужаками, они знают прекрасно. Самое обидное, что пацаны
сущие малолетки. Но их шестеро и нападают всем скопом. А бьют хоть
и не очень сильно, но прицельно. А я глотаю
злые слезы и ненавижу себя за то, что они вообще есть. Удары
сыплются со всех сторон, надо ответить тем-же,
а я - не могу. Я только тупо защищаюсь, хотя внутри все кипит от унижения
и ярости. Потом как-то вырываюсь из
этого вопящего, дерущегося круга. На джинсах и куртке - следы от
пыльных подошв, на лице к утру будут синяки. Слезы текут
и все никак не могут остановиться. А в душе злость. Злость и ненависть. 4. - Научи меня драться. Он лениво поднимает голову. - Нет. Глаза забраны черными стеклами
очков и через эту стенку, я уже знаю, мне не пробиться. - Научи. - Я сказал нет! - его голос твердеет. Я говорю почти ласково,
только в интонациях слышится шипение змеи. - Я тебя сейчас съезжу по морде.
Я, конечно, попаду не туда, куда надо, и не так сильно, как мне
бы хотелось, но я это сделаю. Прямо здесь, привсех. Он наконец-то захлопывает
свою книжку. Пружинисто вскакивает. - Ну ладно, ты сама напросилась. Мы уходим подальше от всех и он начинает учить меня драться. Впрочем
учить - это еще громко сказано, удары, в основном, получаю я. Особенно
после того, как выясняется, что я еще и падать не умею. Сначала он
толкает меня легонько, в пол силы, но я инстинктивно
удерживаюсь на ногах. Тогда он бьет уже всерьез, а на груди остается
синяк, размером с его ладонь.
Удар - падение, удар - падение, удар, удар, удар. Наконец я тоже бью. Раза в три медленнее, чем
нужно и немного не туда. Но
бью, вкладывая в удар всю свою злость. - Не злись, - спокойно говорит он. - В драке
нужно сохранять хладнокровие, иначе проиграешь. Я бью, и внутри что-то
ломается. И это что-то вздыбленными, заточенными краями шинкует мне
душу. Я потом еще буду выть. Выть, стоя в холодном,
грязном тамбуре поезда, прижавшись лбом к пыльному стеклу, за которым
будет уноситься назад Сибирь. Выть, задрав морду
к равнодушному и холодному небу, отчаянно и безнадежно, как воют звери.
Выть, заходясь от вселенского ужаса и дикого, запредельного одиночества.
Выть, выть, выть. Почему единственный раз, когда мне удалось пробиться сквозь твою стену был тот, когда мы с тобой дрались? "Женщина не должна драться. Это - закон". Откуда это? 5. Женщина устало присела возле огня. Лесная
крепь, в которой чужаку пропасть
было так-же легко, как им - на равнине
или в степи, надежно хранила
крошечную весь от врагов. Впрочем надежно
– понятие
относительное.
Мужчина вынырнул из-за деревьев стремительно
и бесшумно. У него в волосах
уже серебрилась седина, но широкие плечи еще и не думали сутулиться,
а руки держали секиру также уверенно и ровно. - Уходите, - коротко бросил он. - Ведамир, ты тоже. Волхв поднялся. Все правильно. Что бы не случилось - женщины должны остаться в живых. А еще волхв, хранитель памяти
рода. Большуха собиралась быстро, но без суеты. Не в первый
раз. Несколько мгновений - и трое женщин и волхв растаяли среди деревьев. ...Когда опасность миновала, они вернулись назад.
Весь осталась нетронутой. Мужчины увели врагов стороной, на обманные
тропы, полные ловушек и ям. Потом воины стали возвращаться. Один,
второй, третий... А вождя все не было. - Мама, возьми, - сын протягивал женщине отцовский
янтарь. И, увидев ее враз помертвевшие глаза,
торопливо добавил: - Да живой он, живой. Он это на всякий случай
отдал. Женщина кивнула и пошла к волхву. - Ведамир, - тихо окликнула
она его, - мне тебе сказать что надо. - Слушаю, - так-же тихо ответил Ведамир. - Если он не вернется, - женщина как-то странно
улыбнулась, - я за ним пойду. Я слово давала. Да если и не давала
бы..., - по ее губам снова скользнула странная полуулыбка. - Только
мне сейчас нельзя просто так уйти, я большуха.
А кто-то должен остаться, вести и беречь всех остальных, особенно
если вождя не будет. Так что... Что ты мне посоветуешь, Ведамир? Волхв
вздыхает. - Тебе самой придется решать. И так, и так -
по правде. Старший ваш взрослый совсем, а вот по силе ли будет ноша...
Нет, ничего я тебе сказать не могу, прости. У женщины по губам снова скользит странная полуулыбка.
Только глаза такие усталые,
словно ей столько-же лет, сколько этому
миру. Знал бы кто, как хочется отдохнуть. Хотя бы и в
царстве мертвых. Но кто тогда позаботится об оставшихся?
А чем жить, если тот, кто был опорой - уйдет? Да, Ведамир,
я уже вижу, что ты не сможешь мне ничего ответить... ...Мужчина все-таки вернулся. Глухой ночью, когда
все уже спали. Все, кроме женщины и дозорного. - Возьми свой янтарь, - сказала женщина, протягивая
ему оберег. - Сколько их было? - Да так, отрядец небольшой.
Пришлось повозиться, пока всех не успокоил, - он ухмыляется, гордо,
как мальчишка. Женщина вдруг вскидывает на него глаза. - Почему ты не
позволяешь мне браться за оружие? Он хмурится. - Женщина не должна драться. - Ага, а быть беззащитной она должна? - Нет. Но защищать - дело мужчин. И пока я жив,
ты, - он в упор глядит на нее, - убивать не будешь. Женщина не должна
драться. Это - закон. 6. Никогда не думала, что бумага может так жарко
гореть. И заодно давать столько пепла и дыма. Впрочем, в данный момент
дым я не замечаю. Горящие листки пытаются разлететься по комнате,
я их ловлю и старательно складываю в одну кучу. Зачем? А хэ
бэ зэ, как говорят в Омске. Когда я уезжала, народ
устроил мне совершенно потрясающие проводы. В последний вечер добыли
магнитофон, притащили литров пять вина и какой-то снеди.
А пели мы всю ночь, набившись в крохотную кухню. Сейчас кассета с этим квартирником
крутится у меня на магнитофоне. Ребята, если бы вы знали, как я буду
выть, слушая эту запись... Я жгу свое прошлое. А как это еще можно назвать?
Ох, сколько же я их исписала - клетчатых тетрадных листков. О, а это
мои рисунки - ничего, милые, вам тоже не поздоровится. Я жгу свое прошлое. Точка. Идиотка.
Точка. Больше ничего не будет. Точка. ...Хорошо, что он все-таки пришел. Шагнул в задымленную
квартиру и молча сел рядом, посреди устроенного мной дикого бардака.
Для тех, кто не понял, поясняю - у меня мания наводить порядок по
24 часа в сутки. Если я уж совсем никакая, я могу махнуть на бардак
рукой. Но я его не устраиваю. Никогда.
Он осторожно кладет мне руку на плечо. Меня уже трясет, а голос
захлебывается на полуслове. - Знаешь, милый, взрослые не рисуют нелепых,
неумелых рисунков. И бумагу на всякую чепуху они не изводят. Да, и
еще они сильные, независимые и сами себе гордые. А морду
лучше не подставлять - ударят. Особенно те, кого ты сильнее любишь.
А не хрен было привязываться, кто тебе разрешал вообще?! - Ерунду не говори, да? И тут я
наконец разревелась. Отчаянно, как девчонка. Не говори - "горе". Подожди, когда
бросишь в огонь творение твоих рук и сердца. 7. Странно, что это случилось именно тогда. Я
стояла перед своим бывшим другом, белая от бешенства и обзывала его
гопником. А он был ленив
и спокоен, как сытый тигр. "Слушай, тетка, ты мне уже надоела..." Он знал, что он сильнее и поэтому может позволить
себе делать все, что угодно. Вопрос только в том, что "кто сильнее,
тот и прав" - знает любой
ублюдок. А он ублюдком не был. Раньше. Странно, что это случилось именно тогда. Бессонная
ночь и совершенно нереальное, фантастическое чувство свободы. Ребята,
я больше ничего не боюсь. Совсем. Не верите? Я послала к черту своего друга, не самого близкого,
но все-же, и не
испытала по этому поводу ни угрызений совести, ни отчаянья, ни даже
грусти. Это я-то. И теперь... Я совершенно спокойна. К этому абсолютно
чужому мне парню я не имею ни малейшего отношения. Остальные могут
не напрягаться - если, конечно, им не приспичит
наговорить мне кучу гадостей, к которым я решу серьезно отнестись.
Я больше не боюсь терять. Совсем. ...Только потом мне стало
страшно. 8. Когда потеплеет солнце Снега превратятся в дождь Но я протяну ладони И ты меня снова убьешь. Я видела сны и небо Невиданной красоты Но я не умею драться И значит сильнее - ты. Я вышью тебе узоры Где звери бегут по траве Но, сбитая с ног ударом Я снова лежу на земле. Ты вскакиваешь упруго И снова - привычный труд Но мне не подняться сразу И значит - меня забьют. Мне руки, что гладят деревья Никак не сжать в кулаки И тонкие мои пальцы Втоптают в грязь каблуки. На небе усталая пряха Порвет невесомую нить Ты зло победить не сможешь Но сможешь - остановить. Я буду любить, упрямо, И снова творить красоту А ты ухмыльнешься по волчьи Чтоб сбить подлеца на
лету. И если в руках - секира А сердцу неведом страх То это - чтоб белая птаха Купалась в небесных лучах. И если все тело в шрамах Которых - не заживить, То это - чтоб те, другие, Меня не смогли убить. И если - жестокая драка От крови красный порог То это - чтоб в этом мире Ты дом защитить свой смог. Свой дом и высокое небо Огонь, что дрожит на ветру И хрупкие женские руки Что будут творить красоту. Цветущий на сопках багульник И птицу, что падает ввысь Когда замахнешься ударить Подумай, не ошибись. И, щурясь почти брезгливо, Меня не спеши судить Пусть я не умею драться Но, может, смогу любить. Вглядись и увидишь, неслышное На дне моих серых глаз Не убивай, не надо!!! Хотя бы на этот раз. 9. Наверное, эту метель наколдовала я. Уж очень
захотелось настоящего снега. Чтоб ветер наметал сугробы, в которых
увязают ноги, а снежинки крутились возле фонарей в сумасшедшем, колдовском
вихре. Это не так уж и сложно - колдовать. Правда, получается
далеко не всегда... Ну, если честно, сначала приходится дойти почти
до края, когда еще шаг - и просто рухнешь в темноту. Но от края можно
оттолкнуться,
как от стенки и... Больше всего это похоже на полет. Илина танец.
Вы можете держать на ладонях живое пламя? Пламя, которое лижет вам
пальцы и обращает в пепел бумагу? Я могу. Мы шли по этой метели, захлебываясь ветром, как
водой. Вообще-то, в такие минуты мне положено вопить
от щенячьего восторга. Я обожаю метели, особенно магаданские. Но
на худой конец сойдет и любая другая. Я действительно очень люблю
метели, но в этот раз, почему-то, вопить
не хотелось. В мозгу истерично верещал зуммер, мигая красными лампочками. Опасно! Опасно! Опасно! - Не теряйся никуда, хорошо? - Да куда-же
я могу от тебя деться? У него очки все залеплены
снегом, но даже так я вижу, что он улыбается. А мне нутро выворачивает
неясная тревога, переходящая в панический страх. - Если ты потеряешься, мне никакой Омск не поможет. Стоп, Омск - это уже не
шуточки. Он останавливается и поворачивается ко мне: - Я постараюсь не потеряться. ...Кто там говорил, что он уже ничего не боится? 10. - Бабушка, что-ж мы делать будем? Голос у волховенка растерянный. Совсем еще мальчишка, молодой, зеленый
и дурной-дурной. Дрова толком собрать и то не умеет. Женщина смотрит на него строго, но как следует рассердиться не получается. Ну что с такого возьмешь,
непутевого? А и откуда ей взяться, путевости,
если их от всего рода осталось всего два человека? Перунова колесница
гремит в небесах, подпрыгивая на ухабах. Что-то нынче совсем Змей
развоевался, что ни день - так гроза, а то и две-три! А ливни каждый
раз хлещут такие, что одежда промокает насквозь за пару вздохов! И
попробуй, разведи после костер. А без огня и вовсе будет гибель. Женщина пробует большой деревянной ложкой варево
и удовлетворенно кивает головой. - Мису тащи, есть будем. Волховенок проворно вскакивает, летит
за миской. Женщина благославляет еду, не
забыв пригласить к трапезе огонь, землю и небо. По-хорошему, благославлять
еду и кормить богов должен вождь или волхв, только где они? Волховенок старательно уписывает за обе щеки свою долю. Видно,
что уже сыт, но ест и дальше, впрок. Путь нынче выйдет неблизкий,
и когда удасться поесть снова,
не знает никто. - Ну, поел что-ли? - женщина поднимается. - Давай мой посуду и пойдем. ...В Лабиринте плавает
густая белая мгла. Странное это место - Лабиринт, никто точно не знает,
что в нем, но, говорят, прошедший может узнать ответ на любой свой вопрос и исполнить любое
свое желание. Правда, тех прошедших - по одному на сотню. Женщина тревожно озирается окрест. Ей-то погибнуть
будет чуть не в радость, а вот волховенок...
А и то сказать, как ему одному на свете потом жить будет? Лучше уж
сразу обоим к пращурам уйти. Белая
мгла просачивается меж деревьев и вдруг обретает плоть: - С чем пожаловали, добрые люди? Одежда стоящей перед ними
женщины словно соткана из тумана, а лицо неуловимо меняется. - Узнать хотим, - начинает большуха и ее голос внезапно хрипнет, - где род наш?
Все ушли, а куда - неведомо. Знать бы, где искать, так я пойду, хоть
к самому Ящеру. Туманная женщина качает
головой. - Оставьте оружие, - приказывает она. - Здесь
оно вам не понадобится. В Лабиринт входят безоружными. - А чудища если? - вдруг спрашивает волховенок. - Главные чудища в сердце. Сердцем и побеждать.
Ну, идете ли? - Идем. 11. Хорошо, что народ не догадывается, какая
я на самом деле жадная тварь.
Это потому, что я всех кормлю и пою чаем. А вы бы поголодали с мое,
тоже бы рука не поднялась оставлять людей без куска хлеба. Я то знаю,
чем все эти голодовки заканчиваются - дикая боль в сошедшем с ума
брюхе и тихий скулеж: "Мама, роди меня обратно и сделай аборт!" А жадность, она вот она где, налито по самые
уши. Хочу, хочу, хочу! И еще вон того на задней полке! А все должны
суетиться вокруг и прыгать на цырлах. Правильно
меня господь "фэйсом об тэйбол"
учил, ох правильно! Кстати, что-то давно он ко мне не заходил... Хотелось бы мне все-таки знать, что я делаю с
этим миром. Когда утром выхожу на улицу, задираю к верху морду
и здороваюсь с небом. "Доброе утро, небо, какое ты сегодня красивое!"
Кстати, небо красивое всегда, это аксиома. А если небо некрасивое,
смотри пункт первый. А вот мир бывает всяким. Теплым и равнодушным,
радостным и страшным, добрым и жестоким. Я с ним каждый день болтаю,
с миром. "Buenos
tardes, senor,
esta mal?"
Почему-то я знаю, что мир меня слышит. Вот только меняться он не торопится.
Иногда я его почти ненавижу. Как и себя. 12. - Ты думаешь, что ты добрая, а ты - жестокая.
Ты думаешь, что ты делаешь
для других, а ты делаешь - для себя. Ты думаешь, что приносишь пользу,
а на самом деле, ты делаешь всем хуже. Ты чудовище. Кто мне это сказал? Не важно. Год уходил, сыпя искрами
бенгальских огней и китайских фейерверков. Надо сказать, таких глючных новогодних праздников у меня еще не было. Все дико полосатое, и эмоции - от минус до плюс бесконечности.
И такие вот разговорчики о жизни. Я потом куче народа задала этот
вопрос: "Я - жестокая?" "Да, нет, не знаю, не скажу,
к тебе эти понятия вообще не применимы". Полный разброс мнений! - А ты знаешь, что это такое, когда твоя любимая
девушка колет наркотики? У
нее были глаза, как две булавочные головки и когда я спросил что это, она сказала:"Героин".
И я не мог ей ничего ответить, просто сел в угол и закрыл голову руками... У парня, который мне это
рассказывает, истерика. Хотя он не бьет
посуду, не повышает голос и даже глаза остались
такими же, как и всегда. Сути
дела это не меняет. Да, я тоже не знаю, что ответить. Перестрелять
всех этих гадов? Новые
найдутся, будь спок. И, знаешь, меня не
очень радует перспектива плакать на твоей могилке. А она у тебя появится,
можешь быть уверен. Закрыть на все
глаза? Тоже вариант, заодно можно и девушку сменить. Правда, кто мы
после этого будем - вопрос риторический. Но если не видеть - нельзя,
а изменить ничего не можешь, тогда что? Мы все бежим из этого мира. В водку, в наркотики
или в игру, разница есть, но суть дела остается той же. Бежим, надрывая
ноги и легкие. Бежим, уходя
в загул или запой. Бежим, потому что ненавидим. Господи, ну что же
у нас за мир, что все: от младенцев до стариков стремятся из него
вырваться?! Куда и как угодно?! "Женщина не должна драться. Это - закон". ...Я подхожу к зеркалу и грустно улыбаюсь своему
отражению. Поздно, доктор, пациент уже умер. Вот они, клыки, режутся
родимые. Режутся. Куси их всех, куси!
А-а-а-а!
Или, все-таки, еще нет? Ты можешь удержать в ладонях живое
пламя? Я - могу. 13. Женщина стояла на дороге. Он сказал - они
живые, просто не в этом мире. Другой мир, боги, какие мелочи! Она
их разыщет, обязательно разыщет! Ветер гнал по небу легкие перистые облака. Ты
помнишь, как мы венчались? А, даже если и не помнишь, не страшно.
Я буду помнить за нас обоих. Я есть, понимаешь?
В шорохе трав, шопоте ветра, свете луны
и звезд. Я - есть. Я была всегда и буду всегда.
Я найду тебя, где бы
ты не был. А если ты меня не узнаешь, пройдешь мимо,
погонишь прочь - что-ж,
я готова и к этому. Я буду любить тех, кто рядом. Так, как люблю тебя. Так, как люблю. Просто - люблю. Женщина
не должна драться. Это - закон. P.S. Эту
вселенную взяв в ладони Там, у края,
встать, обернуться Разве не
видишь? Лестница в небо Я ухожу,
чтобы снова вернуться. Крошкой
осыпятся эти ступени Крошкой
из снов и весенней капели Что-ж вы стоите, застыв на пороге? Вы долюбить этот мир не успели. Как ненавистна
вся эта мерзость! Крылья манят
в необъятные дали Только -
предать тех, кто там остается? Небо, прости,
мне другого не дали. Ненависть,
кровь и жестокая драка Эх, нам
бы в грязи не задохнуться... А мне все
кажется - лестница в небо Только затем,
чтоб однажды - вернуться. 30 декабря 1999 - 5 января 2000 г. |