|
||||||
Готика исповедь игрока Готика... Я рвалась на эту игру, почти не веря, что мне
удастся на нее попасть. Мне сказали, что это - элитарка,
а я прочитала правила и разревелась. «Мне туда надо, понимаешь? Надо!!!»
Сначала был сон. Холодная сталь у обнаженного горла,
сталь меча, который за минуту до этого был игровым и отчаянная мысль
на краю сознания: это - по настоящему. И настоящее... Потом - письма Лоре. Я уже
отчаялась получить ответ, когда он, наконец, пришел. «Да, приезжай».
И я поехала: пять с половиной суток поезда, из Владивостока до Екатеринбурга.
Я сидела у нее дома и слушала, как она поет. Слова уже не воспринимались
- только голос. Не было комнаты, не было стен, не было меня - было
пламя. Ярое жаркое пламя, и собор, и голос, уводящий в небо... Вечер следующего дня. Мы идем на полигон: Йомер, Керлен, Пухов и я. До леса
добираемся в полночь. Темно, дождь. Вскоре понимаем, что заблудились.
В какой-то из моментов, как по команде, начинаем пугать друг друга
страшными историями. Стебемся, а по спине
пробегают мурашки. Наконец дошли. Промокшие до последней нитки. Я
понимаю, что если немедленно не согреюсь, утром просто не встану.
И «стучусь» в палатку к Келегу - единственному
человеку, которого я здесь по настоящему хорошо знаю... Утро. Мне показывают место, где стоит немецкая деревня.
Ставлю палатку: на отшибе. Я - старуха, вдова, у меня никого не осталось.
Ухожу в мастерский лагерь: там Келег и Орнэн, с ними тепло. - А Тэм сегодня... - Как, ты видел Тэм?! - Так и ты ее видела. Она же здесь. - И ты не сказал?!! Вечер. Тэм с Йовин поют. Мы валимся с бревен от хохота - уж очень смешные
песни. Потом... Потом начались
другие. Душу рвет на куски, я кружу по поляне, потому что не в силах
просто сидеть, а из горла рвется одно единственное слово: «Господи!»
И я плачу - и не могу даже сказать о чем... Еще один день. Утром Келег
просит меня уйти из мастерятника: больше
здесь нельзя. Я игрок. Ухожу. Безумно одиноко, тоскливо и холодно,
я - старуха-вдова, у меня никого не осталось... Больше всего хочется
найти святого отца и покаяться в грехах: нет, нельзя, все заняты на
строительстве храма. Хожу и читаю «Pater noster…».
И опять. И опять. Так проходит день. И ночь. И еще один день. Ночь. Парад команд. Мне немного дико - для меня уже все
началось. Давно. Добираюсь до палатки, ложусь спать. Шаги. «Кто здесь?»
«Странник». Выбираюсь наружу. Икторн. Вижу,
что Икторн, но это знание куда-то уходит. Остается только разговор.
«И ты десять лет сидишь здесь одна, что ты сделала за это время?!»
Железом по стеклу. «Что ты сделала для людей?!» Мне становится страшно,
и я пячусь, пячусь, пячусь. Пока не утыкаюсь спиной в хрупкую стену
палатки... Утром приходит монах из монастыря. Читает ангельскую
книгу. Божественные слова вперемешку с огнем костра и закипающим котелком.
Смутно и странно. Что от меня хотят? Готовую еду несу в бенедектинский
монастырь: «Благословите». Потом иду в город, к собору. Там Керлен
и Йомер, надо их накормить. Первая исповедь - наконец-то! Стою на коленях перед отцом
аббатом. Уже легче. Месса. И еще одна месса, в городском соборе. Странно,
только что дико болела голова - теперь не болит. Возвращаюсь к себе.
Сижу тку. Рядом - никого. Одиноко и холодно. Я - старуха-вдова, у
меня никого не осталось... Шаги. «Добрая женщина, можно ли мне зайти
к тебе?» Орнэн! Служка из собора. Вскакиваю и бросаюсь кипятить чай.
Потом был разговор. «Сынок, есть у меня одно сомнение,
так ты скажи мне, а что по этому поводу говорят святые отцы?...» «А
говорят они...» Через какое-то время я поняла О ЧЕМ мы говорим. Если
в мире есть бог - почему в нем так много страданий, боли, крови и
смерти? Если есть кровь, смерть и боль - как здесь может быть Господь?!
Разговор. У нас - одна кружка на двоих. Из рук в руки,
глоток за глотком. И так, пока меня не пронзила мысль: причастие!
Мы сейчас вместе причащаемся. «Сынок, а скажи мне...» Вечер. Я прихожу в цех каменщиков. Фрау Марта сидит и
убивается: у нее забрали сына, Ганса. Ляпнул
пару слов не подумав и вот, пожалуйста, увели в замок к герцогу...
Идем с ней в собор. Привычно опускаюсь на колени: «Pater noster…». Все хорошо - Ганса отпустили.
Правда, ценой наказания и штрафа, но ведь жив же! В две руки с фрау
Мартой отвешиваем ему подзатыльники: «Молчи, когда не просят!» Подходит
Орнэн. «Добрая женщина, а ты будешь сегодня готовить ужин?»
«Еще не знаю, а что?» «Да я хотел прийти к тебе. А то я в последний
раз ел, когда ты меня и брата Поля кормила...» Господи, это было сутки
назад! Сижу и распекаю настоятеля Собора. Это ж надо! Собственных
служек впроголодь держать! Говорю Орнэну,
чтобы чуть попозже пришел. Стражники. Ведут Орнэна, он
успевает обернуться и с грустной улыбкой сказать, что его забирают
в замок к герцогу по доносу. Реву в голос. Ганс
ведет до деревни: «Если все окончится благополучно, мы к тебе все
придем». Ночь. Готовлю поздний ужин. Почему-то еда получается очень
вкусной. Но кусок в горло не лезет, ем, а сама роняю слезы в котелок.
Неужели мне так и придется съесть все одной? Неужели никто не придет?
Слышно как из нашей деревни народ пошел к соседям, во французскую.
Все, нет уже у меня сил терпеть. Бросаюсь к ним: «Соседи, соседи,
горе у меня!» Генрих предлагает сходить в монастырь, рассказать все
святым отцам. Кто-кто, а они про герцога знать должны. Ночь. Костер догорает. Скоро закончатся дрова и... Я
сижу одна. Можно пойти к французам на праздник, будет не так страшно
и тоскливо, но я сижу. Если Орнэна все таки
выпустят, он придет поесть. Шаги. «Кто здесь?» «Это мы, фрау Марта».
Каменщики! Не была бы старухой - бросилась бы всем троим на шею! Достаю
котелок: «Ешьте». Следом приходит Орнэн.
«Выпустили тебя, сынок?» «Выпустили. Я богу молился крепко». Ночь. Сидим вдвоем возле догорающего костра: я и служка.
Свет. В душе. Тепло. Больше ничего не страшно. Я смотрю на звезды:
«бог есть любовь...» Утром я привычно отправилась в город с полным котелком.
Кормить любого, кто встретится по дороге. И увидела: возле собора
вкопали столб. Шепот бежит: будут жечь еретичку. Шествие монахов.
Ведут девушку, совсем молоденькую. Привязывают к столбу. Оглашают
ее вину: убила двух стражников, одержима бесами. «Кто есть добрый
христианин, принесите на ее костер дрова...» Несут. Монах становится
возле девушки, начинает читать молитвы, изгоняющие бесов. Девушка
кричит и бьется. А за спиной у монаха - фигура в черных одеждах! Страшно. Девушка покаялась, к ней подводят ее воспитательницу.
Они о чем-то тихо говорят. Вот воспитательница отходит, медленно,
вдруг валится на землю. Больно. Господи, спаси ее грешную душу! На глаза наворачиваются
слезы. Я стою на коленях и в голос молюсь. И еще голос. И еще. Нас
много. Господи, спаси ее грешную душу!!! Костер уже полыхает, тело
оседает в веревках. Вдруг... два белых ангела в сияющих одеждах. Обнимают
девушку. Я вижу, как они уводят в небо ее душу. Я вижу! Смятение. Почему, за что?! Значит - не виновна? А я бросила
в ее костер ветку! Хорошо, что скоро будет месса. Опускаюсь на колени
перед отцом аббатом: «Отче, я очень грешна...» После мессы я пошла в деревню. Почему-то на краю сознания
вертелась мысль: мне бы увидеть
ангела... Вдруг: «Не найдется ли у вас воды, добрые люди?» Ангел!
Благославляет всех нас. «Радуйтесь, люди, Господь спасение
посылает». Староста жалуется на нерадивого племянника: никак жениться
не может. «Какую женщину он любит?» «Такую-то» «Пусть отныне живет
с ней». Ангел поворачивается уходить. Я бросаюсь в след: - Божий ангел, божий ангел, а родные мои на небе?! - Да. На небе. Я их там видел. И ты там скоро будешь... Взгляд: глаза в глаза. И объятие невесомых сияющих крыл
по плечам... Я потом бегала по всему городу. «Радуйтесь, люди! Радуйтесь!
Господь спасение посылает!» Свет. Никогда не было такого света, во всю мою жизнь. Я больше
не боюсь смерти. «Родные твои на небе. И ТЫ там скоро будешь...» Возвращаюсь домой, немного опустошенная после города.
У палатки - две фигуры, одна в алых одеждах, другая в белых. ВСЕ.
Падаю перед красным ангелом на колени: принимаю, Господи, волю твою!
«Готова ли ты к смерти?» «Да». Высверк ножа:
сталь перерезает тонкую красную нить... Потом был разговор с белым ангелом. Он сказал: «Теперь
ты душа, но никто об этом не будет знать. Все видят тебя прежней.
В тебе есть все, что нужно человеку, но не хватает веры в себя. Найди
ее. Найди в себе радость и поделись ею с людьми, облегчи их страдания,
утишь их боль. Тогда я снова приду к тебе...»
Я выслушала, но когда ангел собрался уходить: - Божий ангел, божий ангел, а может, ты мне дров нарубишь? - Ну ладно. Белые крылья легли на землю, а под дивным одеянием открылся
камуфляж. Зато теперь есть дрова и будет на чем готовить еду... Снова немецкая деревня. Не успеваю и двух слов сказать,
как в нее опускается целый сонм черных ангелов: «Грешники, грешники,
гореть вам в аду!» Люди падают на землю, в страхе ползут, закрывая
головы, пытаются забраться под стол. Мне больно за них. Кричу: «Не
бойтесь!!! Господь есть любовь, Господь спасет всех нас! Не бойтесь!»
Не знаю, удалось ли хоть что-то. Вот, ангелы улетают, оставив на земле
крест... И опять иду. Стыд. Зачем я была так далеко от людей?
Зачем сидела у своих могил? Теперь стараюсь - увидеть. То, что живет
в людских душах. Хочется попросить прощения. За все, что я не сделала
для них... Вечер. Ко мне приходит человек с книгой. «Что ты выбираешь?»
«Любовь, зажженную в полночь». «Отныне ты - меч Господень и имя тебе
- Ева!» Шок. Ничего не могу понять. Кто я, что я, как жить дальше.
Иду в мастерятник. Нахожу там Орнэна и прошу все объяснить. Мимо проходит ангел. Орнэн поворачивается к нему: «Брат, эта женщина имеет право
здесь сидеть, она стала господним мечом». Ангел опускается передо
мной на колено: «Ты - выше нас. Ибо мы полностью в воле Господа, а
тебе дано выбирать свой путь». Ночь. Рождественская месса в монастырском храме. Горят
свечи. Душа - летит! «Ибо когда тебе было всего труднее, я нес тебя
на руках...» И глаза людей - как звезды... И еще один день. Ко мне пришла девочка и сказала, что
хочет стать моей дочерью. Я согласилась. А через какое-то время поймала
себя на мысли, что действительно воспринимаю ее как свою дочь. И от
того, что она есть, в сердце вспыхивает радость. Весь этот день мы
практически не расставались. Везде ходили вместе: на мессу, в город,
еду готовить... В какой-то момент я заметила, что у нее на руке белая
нить - знак господня меча. А потом пришло: ты что-то можешь, я что-то
могу, но вместе мы можем на порядок больше. Так и получилось... Вечером идем в деревню: у моей дочери сегодня свадьба.
Господи, какие они оба красивые - жених и невеста! От них свет. Свет
и любовь. Все уже знают: сегодня последняя ночь. Идем в город, к собору.
Никогда не забуду эту мессу: люди стоят на коленях, но души летят
и каждое слово, вслед за священником, на едином дыхании... Месса заканчивается,
но никто не уходит. Стоят. Ждут. «Люди, месса закончилась, идите с
миром...» Лишь тогда начинают подниматься. Медленно и неохотно. Выходят
из храма. Остаемся мы двое: я и моя дочь. Еще - ангелы, но их я почти
не вижу. Я понимаю: что-то надо сделать. Какая-то сила поднимает с
колен, мы обе встаем и идем к алтарю. И сначала на него ложится белая
роза, а потом свеча. Огонек совсем крохотный, он гаснет на наших глазах.
Но радость - не меркнет. Я выхожу: «Люди, огонь, что горит на алтаре,
может погаснуть, но огонь, что горит в ваших душах, не погаснет никогда.
Радуйтесь. Бог есть любовь!» А от ближней палатки доносится: «Товарищи
мечи! Просьба собраться здесь, на углу собора...» Мы пришли к дьяволу. «Неужели в тебе не осталось ни капли
любви к богу? Неужели ты не хочешь вернуться к нему?» Он смеется нам
в лицо. Он сыт, силен и спокоен, как зверь, его доводы безупречны
и ни одно слово не в силах прошибить его броню. «Любовь? Люди превратили
ее в блуд и гордыню, люди надругались над ней, люди не оставили от
нее ничего». Ему пытаются возражать, а у меня внутри все кричит: «Нет!
Не так! Это не поможет!» Уверенный наглый голос: «Покажите мне настоящую
любовь, тогда я поверю вам». Меня трясет, я бросаюсь искать бумагу.
Вот, у кого-то нашлась. «Роза, помоги!» Тугой свиток в огонек свечи,
тлеет, тлеет, наконец вспыхнуло. Я подхватываю горящий ком прямо на
голые ладони и подношу дьяволу: «Вот тебе любовь!» И все взрывается,
кто-то кричит: «Сестра, и с нами поделись любовью!», пальцы - прямо
в огонь, а Тиль Уленшпигель достает листок
и начинает читать письмо своей милой Нэле.
«Тиль, я так люблю тебя, когда же ты вернешься...» И дьявол вонзает
в землю меч и кричит: «Любовь!», мы обнимаемся, плачем, смеемся, кричим
- все сразу. «Ты вернешься к богу?» «Да!» «Брат, ты пойдешь с нами?»
«Да!» Я помню... Тропа возле монастыря, на ней стоит Брайн с совершенно ошалевшим, счастливым, сияющим лицом: «Что
хотите делайте, а бог все таки есть!» Собор. Мы идем вокруг него с
пением «Кирие элейсон»,
у меня на ладони чаша, в которой полыхает огонь, а по бокам - два
ангела. И смех, смех, радостный и чистый. Утро следующего дня, я иду
на речку умыться, а навстречу - отец аббат, уже без прикида.
Руки распахиваются объятием: «Солнышко!» Я ходила по этому миру и
не боялась обернуться. Потому что за спиной горел костер, а за плечом
стоял светлый божий ангел... Это уже потом узнавалось. Как косячили
такие-то игротехи, как курили и матерились
«светлые ангелы», как монахи в монастыре оставляли свою «игровую душу»
молиться в келье, а сами садились потрепаться «за жизнь». Да и события
- я рассказала только о тех, что свершились на моих собственных глазах,
а сколько прошло мимо? И все же... За эту игру мне хочется поклониться
мастерам в ноги. Потому что на ней я нашла бога и не боюсь в этом
признаваться. Только до сих пор гложет стыд: «Ты десять лет сидишь
одна, что ты сделала за это время?! Что ты сделала для людей?!» Только
сейчас я понимаю, сколько во мне было «я». И если бы не ангел-хранитель,
который держал и берег... По жизни и по игре, тем, что рубил дрова,
и тем, что просто был рядом - еще неизвестно, что бы у меня получилось.
А потом мы ехали назад. И так уж вышло: были в Новосибирске
у Элендила, а он нам показал «Тампль». И мы сидели с Синар на
полу кухни и в голос орали: «Это
Готика! Готика! ГОТИКА!!!» И я поняла - эта игра для меня никогда
не кончится. Я поняла, как это: «бог есть любовь». Когда грязь, когда
боль, когда смерть - все равно, «бог есть любовь». Но сначала просто:
бог - есть... Тинвэ,
она же Ева, меч. P.S. ...От соборов и храмов осталась лишь маска - рисунок на глянце страниц. От живых слов служенья осталась лишь форма, звенящая краденной медью. Наши души пусты. Наша кровь остывает под
медленным взглядом бойниц Мы живем в этом мире - не ведая права прощенья. Зачем тебе небо, возлюбленный брат мой, когда ты идешь по земле? Зачем тебе крылья, возлюбленный брат мой, когда голос собора зовет к покаянью? Только там, где стоят на коленях пред богом, душа пребывает во вне И способна с тобой говорить, не разрушив молчанья. Мы учились гордыни, как лучшему дару, тому,
что поможет нам СТАТЬ. Мы хотели быть сильными: в мире меча это
шаг от раба к человеку. Но железо перчатки любить не умело. Умело
крушить и сминать А наш ангел молчал. Он не знал, как призвать нас к ответу. Зачем тебе сила, возлюбленный брат мой, когда
твое сердце в броне? Зачем тебе правда, возлюбленный брат мой, в холодных оковах закона? Ты думал: достаточно быть справедливым - и
небо поможет тебе Но ты проиграл и стоишь у подножия трона. Мы хотели любить, но любовь рассыпалась, как костер в неумелых
руках. Мы корили творца за ту мерзость и грязь, что встречали на
наших дорогах. Но однажды мы все же увидели это - и сердце забыло
про страх Мы увидели это - лицо в витражах что являли нам
Бога. О чем ты заплакал, возлюбленный брат мой, решившись идти
по пути? О чем ты жалеешь, возлюбленный брат мой, отбросив былые
сомненья? Но возьми на ладони огонь - и отдай его всем И пускай обожженные
руки твои станут шагом к спасенью... |